Тихонов Николай - Я пишу стихи. Воспоминания (чит.автор)

Николай Тихонов

Я ПИШУ СТИХИ
ВОСПОМИНАНИЯ
ЧИТАЕТ АВТОР

Составитель Н. Жигач
Звукорежиссер Т. Павлова.
Редактор Г. Никитин

Н. Г. Чернышевский писал «...великое счастье для литератора, если он испытал жизнь не только как литератор, а также как человек многоразличных положений, в которые ставит человека прозаическая карьера, — тогда ему легче оторваться от односторонности, понять жизнь во всей ее правде». Николай Семенович Тихонов был именно таким человеком. Не только выдающийся писатель, но и видный общественный деятель, он долгие годы был депутатом Верхов¬ного Совета СССР, заместителем председателя Совета Национальностей Верховного Совета СССР. Бессменный председатель Советского комитета защиты мира и почетный пре¬зидент Всемирного Совета Мира, Тихонов стоял у истоков того движения. Он объехал многие страны, встречался с выдающимися борцами за мир и за социальный прогресс, был свидетелем и участником многих исторических событий; его книги проникнуты мудростью и глубоким знанием жизни.
Тихонов был человеком многих талантов, и один из них — удивительный дар рассказчика. Рассказывал Николай Семенович вдохновенно, увлекательно. Блестящая память обога¬щала его повествование интереснейшими подробностями; он был настоящим мастером устного слова. В последние годы Тихонов начал записывать свои рассказы на магнитофонную ленту — так родились его устные воспоминания и устные новеллы. Несколько таких новелл, «Парижские истории», представлены на одной из пластинок, она содержит также воспоминания писателя о встречах с выдающимися борцами за мир. Другая пластинка посвящена поэзии Тихонова. Николай Семенович читает стихи и рассказывает о своем творческом пути.
Н. Жигач

Михаил Дудин

«Во имя лучших радостей на свете...» Эта фраза, взятая из стихотворения Николая Семеновича Тихонова, на мой взгляд, лучше всего и тоньше всего передает смысл его жизни и атмосферу его творчества, характер его мироощущения и отношения к миру. За плечами Николая Семеновича громадная жизнь, наполненная грандиозными событиями истории и грандиозным трудом самого поэта, его творчеством «во имя лучших радостей на свете». Тихонов всегда был на гребне волны, в коловороте тех событий, где решалось главное в жизни его народа и в жизни человечества, где поэт занимал определенно выраженную последовательную позицию бойца, сражающегося в первых линиях переднего края. Будучи мальчишкой, он стал свидетелем первой революции 1905 года и запомнил запах сена, запятнанного человеческой кровью. Он был призван в гусарский полк во время первой мировой войны и знает, что такое конная атака. Он участвовал в разгроме Юденича под Петроградом; к этому времени он очень хорошо знал войну и умел ценить высшее достоинство человека — мужество. И мужество стало осмысленным свойством его характера, поэтому жизнь его отличалась наполненностью, в ней не было штилевых провалов, ее паруса всегда были полны ветром времени, и курс корабля всегда направлен в сторону шторма.
В блокированном фашистами Ленинграде Тихонов был нам примером и работоспособности, и стойкости, и уверенности. Я не помню, кто из его блокадных товарищей (Сеяное или Прокофьев) прозвал его «Могучим». И точнее этой дружеской характеристики, пожалуй, придумать было нельзя. Он делал все — стихи, рассказы, очерки, надписи к плакатам. Он умел использовать весь запас своих недюжинных знаний в повседневной работе журналиста, писателя, организатора. И его ежемесячные хроники, его «Ленинградские рассказы», поэма «Киров с нами» стали летописью мужества на все времена. Я помню, как на его квартире в промозглые голодные вечера 1942 года собирались молодые литераторы, и сколько было поразительного оптимизма в этих беседах, прерываемых обстрелами и бомбежкой. Сколько за это время прошпо через его руки и душу человеческого материала. Я всегда поражался его работоспособности и физической выносливости хорошо организованного и натренированного человека, понимающего ко всему этому степень ответственности художника. Его слово, письма, это я знаю по себе, всегда были стимуляторами жизни, работы. В его жизни творческая работа всегда сочеталась с громадной общественной работой, требующей и силы, и такта, и темперамента.
Тихонов для меня всегда пример деятеля. Не мудрено, что именно его, так хорошо знающего войну солдата, перенесшего все тяготы ленинградской блокады, сразу же после войны мы увидели на посту председателя Советского Комитета защиты мира. Мы слышали его трезвый взволнованный голос с трибун множества конгрессов и съездов, голос человека, убежденного в том, что мир на земле можно сохранить, что есть силы для обуздания агрессора. Это движение, охватившее все континенты земли, предупредило и предотвратило многие катастрофы.
Он объездил весь свет, внимательно вглядываясь в процессы современной жизни. Его книги о Болгарии и Югосла¬вии, о Китае и Индии, о Пакистане и Афганистане, о людях этих стран, их судьбах исполнены правды, добра и смысла. Они написаны интернационалистом по призванию и гуманистом по убеждению, у которого слово не расходится с делом. Маршруты его послевоенных поездок по миру давным-давно перекрыли фантастические планы и мечтания детства. Но они сбылись, эти мечтания и праздник исполнения желаний для умудренного опытом человека был не только наградой. Но и упрочением связей души художника с миром.
Тихонов был одним из первых зачинателей могучей советской литературы. Он одним из первых ее разведчиков нащупывал для нас по чутью дорогу, выводил ее на широкий ми¬ровой простор. Особой заслугой Тихонова-литератора, как мне кажется, надо считать его тончайшую и труднейшую работу по организации взаимосвязей национальных литератур с русской советской литературой, по выявлению и воспитанию художников слова в национальных республиках, по организации переводческой работы, в которой тихоновские переводы грузинской поэзии надолго будут являться образцами. Он переводил не только с грузинского. Он переводил со многих языков поэтов, живущих на Кавказе. Он обошел Кавказ пешком и знает там каждую тропинку, и в этом нет преувеличения. Одна из кавказских вершин называется именем Тихонова. Будучи альпинистом, он сам затянул на груди застежки вьючных ремней и с честью поднял тяжелый груз поэзии на себя. За ним длинный удивительный путь исследования человеческой души и того поражающего мира, в котором он живет, борется, ищет, разочаровываясь и торжествуя, тропинки к человеческому братству земли, к человеческому счастью.
Он писал когда-то о подвиге бойца революции:

Проводник трескучий факел
Поднимает выше плеч,
Точно он дыру во мраке
Хочет факелом прожечь.

Он ушел с горящим факелом. И свет его судьбы навсегда влит в рассветный горизонт времени.

Ираклий Абашидзе
НИКОЛАЮ ТИХОНОВУ


Если горло — Дарьял,
То уже дотянулась до горла
Той беды,
Той войны
Беспощадная злая рука.
Из ночей Ленинграда,
Стоявшего страшно и гордо,
Прилетела в Тбилиси
Твоя золотея строка.

Был твой голос далёк,
Из железных ночей Ленинграда
Из блокадного льда,
Из селений, спаленных дотла.
Твое сердце летело
За гор голубые громады,
Наша древняя Картли,
Как сына, тебя позвала.

Ты — солдат и поэт,
Ненавидящий всякое рабство.
Но родная земля
Словно шутку сыграла с тобой —
Быть рабом красоты,
Поклоняться тому, что прекрасно.
Быть у дружбы в плену.
Быть духовного братства слугой...

Полюбился наш край,
В синеву с белизною оправлен.
Где скала и цветок.
Где струя ледяная и зной,
Как актер навсегда
Закулисною пылью отравлен,
Так отравлен и ты
Наших плавных холмов синевой.

Молодой, как вино,
Поседевший, как наши сказанья.
По-российски широк.
Ты с грузинами вел разговор
На полях и садах.
Над веселой рекой Алазанью,
На базарах Телави,
Под сенью высоких Гамбор,

Мы искали друг в друге
По-братски надежных и близких.
На один циферблат

Николай Семенович Тихонов

Мы Смотрепи, сверяя часы,
Пели песню одну
На дав голоса — звонкий и низкий, высоте в унисон
Широко рокотали басы.

Как гудели моря,
Как лились полноводные реки!
Мы как будто все те же,
Но годы летят и летят,
Не вода за кормой —
За спиной остаются навеки
Тридцать лет,
Сорок Лет,
Сорок пять,
Пятьдесят, шестьдесят...

Но мы прожили их.
Не ушло ни мгновенья бесследно. Поглядим же назад —
Там не только забвенья трава.
Там молитвы, страданье,
Проклятья, застолье, победы, Испытанья, свиданья,
Потери, бои, торжества.

Все, что нам привалило,
Другие увидят едва ли,
Воспеваю твой жребий
Певца, тамады, кузнеца.
Мы не только пивали,
А выпив, не только певали,
Не мечи мы ковали,
Зато мы ковали сердца.

Заключаем наш тост,
Заслужившие званье поэта.
Допиваем вино.
Уступаем пути молодым,
Но не землю свою.
На хорошую нашу планету
Был бы рад я вернуться
Рядовым и безвестным. Любым!

Изменившим свой рост
И осанку. Не в этом же дело,
Бородатым, хромым,
На себя не похожим лицом,
Рыбаком, пастухом,
Кахетинским седым виноделом,
Пилигримом, бродягой,
Крестьянской халупой, дворцом.

Дайте снова увидеть
И Суздаль, м Светицховели,
И пройти по Парижу,
И в Грузии милой пожить.
И допеть, наконец.
Все, что мы не смогли, не успели.
И с таким человеком.
Как Тихонов,
Снова дружить,
(Перевод с грузинского Вл. Солоухина)

Кайсын Кулиев

Его я люблю с тех пор, как стал читать книги. За эти годы менялись мои вкусы и отношение ко многим поэтам — к одним охладел, других отверг. Но моя привязанность к поэзии Николая Тихонова осталась неизменной. Кроме всего прочего, я многим ему обязан. Он был внимателен ко мне, оставался опорой и поддержкой в трудные дни и годы моей жизни проявил много заботы о молодом литераторе из Чегемского ущелья. Такое не забывается. Первым чувством, которое вызывала у меня поэзия Николая Тихонова, была праздничность. Он говорил мне, что в этом мире стоит жить и стоит работать. Такая праздничность вовсе не былани бездумной, ни легковесной. Ведь настоящие праздники люди высекают из своего сердца в трудной борьбе.Это хорошо знал Тихонов — участник нескольких войн, боец революции, художник великих потрясений, трудных лет. Озаренных трагическим светом невиданных до того сражений.
И я дышал высотным воздухом его мужественных, жизнеутверждающих, полных буйства красок стихов. Это поэзия восходителя, открытая большому миру, всем ветрам и ливням, степным равнинам и вершинам гор, поэзия, славящая стремительность жизни, светлые деяния человека, его мужество и гуманизм, сердце бойца и мудрость мыслителя. Такая поэзия с самого начала не могла не покорить меня, жителя гор. Я вырос в том краю, где упорство и мужество человека, мудрость слова и святость хлеба ценятся высоко. Поэзия Тихонова близка моей душе всей жизненной сутью, мощным светом, которым она освещена изнутри, убежденностью жизнелюба. Мне кажется, что жизнелюбие является одной из основных черт, может быть, главной сущностью его творчества. Отсюда же идут все другие качества. Молодой Тихонов принес в советскую поэзию, как один из ее лучших зачинателей и создателей, собственные ритмы и краски. Читатели сразу же почувствовали, что автор «Орды» и «Браги» шутить с жизнью и поэзией не намерен. Он был резок и определенен. Радостные и горькие силы жили в его стихах бок о бок, что являлось верностью жизни. Я всю свою довоенную молодость знал и очень любил стихи моего старшего брата о Перекопе и Сиваше. Как мне нравится горькая энергия тихоновского шедевра! Но я не мог тогда знать и предвидеть, что судьбе будет угодно бросить меня также в грозные бои на Сиваше и Перекопе. Я тоже стал свидетелем как бы повторения сказанного в знаменитых балладах русского поэта. Ноябрьской ночью в воде по грудь переходил я через Сиваш, а также не раз лежал под артиллерийским огнем на Перекопе. Признаться, я как-то гордился тогда, что иду по следам героев Тихонова. Даже попытался выразить это в стихах, открывавших мой цикл «Перекоп».

По следу героев гражданской войны
Идем мы под грохот сивашской волны,
И ветер, гудящий в ночах боевых,
Над нами заучит, как легенда о них.

И Тихонов другом приходит ко мне
В балладе своей о гражданской войне.
Подковы заржавели — времени след,
Поэзии, подвигам ржавчины нет!

Приводя эти давние строчки, мне хочется сказать не только о своей многолетней любви к большому поэту, но и о том, что в жизни асе преемственно как умение печь хлеб и разжигать огонь. В этом-то и заключено бессмертие мастерства в любой области, и малом и большом. Многие из нас учились и учатся у Николая Тихонова. Я многим обязан его музе. Николая Семеновича я впервые увидел в горах Кавказа, когда он был молод, сухопар, крепок, жаден к жизни и краскам мира. Сразу было видно, что он создан ладным и крепким, готовым перенести все, что жизнь ни пошлет ему. Он смотрел на вершины, вскинувшие снега к облакам, бла¬гословляя все высокое и прекрасное на свете. Позже я написал стихи:

Если с грохотом и гулом вдруг срывался с гор обвал
И катился дальше в пропасть, грохоча на весь
Чегем,
Громом этим упиваясь, ты немедля вспоминал
Строим лермонтовских вечных, зарожденных здесь
поэм.
И гора горе кивала синей бритой головой,
В белых бурках — как на праздник - горы
выстроились в ряд.
И казалось, что ведете вы беседу меж собой —
Ты и горы — наши горы! — словно ты — их младший
брат
Помнишь дождик над Хуламом?.. Луг травою
мокрый пах,
Барабанил дождь по бурке, но не мог пробить
насквозь...
Ливень этот, партизаны, серый иней их папах —
Вместе с небом, с облаками - всё в стихи
твои влилось.
Ты тогда опять увидел наши горы в полный рост
И, лицом к ним обратившись, по дивясь не силу их.
Словно бы в ночном застолье — поднял вверх стихи,
Как тост.
Эхо горное, ликуя, подхватило звучный стих.
И тогда вершины оба повернул к тебе Эльбрус,
Чтоб тебя расслышать лучше... А потом, склонившись, ты
Из речушки безымянной пил, похваливая вкус
Вод ее, ломящих зубы, влаги редкой чистоты.

Ты — певец отваги, силы и нехоженных путей.
Ты — поэт людей, что дышат острым воздухом
высот
И всегда оставить рады стены комнаты своей.
Чтобы встретить на вершине новый солнечный
восход.

Потому и стих твой, мастер, точно горный воздух, чист.
То, что прежде было, — брага, нынче — крепкое
вино...
Ты — побивший все рекорды, верхолаз и альпинист,
Путь к вершинам, путь к искусству — разве это
не одно?!
И совсем как ты когда-то, обретясь лицом к горам,
Я свой тост провозглашаю (горы выстроились в ряд!)...
— За святое братство песен! За того, кто близок
нам!
За отважного поэта, кто вершинам — младший брат!

Вот привет от гор Чегемских, от таких, как ты,
седых!
Подтвердит его обвалом их немой согласный хор.
И — поверь! — что этот скромный, на заре
рожденный стих -
Только слабый отголосок голосов могучих гор!

(Перевод с балкарского Ю. Нейман)

Мы не в силах спорить с неумолимостью времени. На такое способна только поэзия. Это еще раз доказывается на примере лучших стихов Николая Тихонова. Они остаются молодыми и сегодня, когда прошли десятилетия после их создания. Такова участь всего значительного в искусстве.

Алим Кешоков

Есть обычай, уходящий своими корнями в глубину веков, - избирать хранителя огня в заоблачных просторах, у которого никогда не гаснет костёр. К нему можно ходить за горячими углями, если у тебя в очаге погас огонь, можно идти и за советом, но обязательно прихватив с собой сухи поленья, которые ты должен отдать хранителю огня взамен тепла или доброго совета, без которого он тебя не отпустит. В моем воображении Николай Семенович Тихонов — хранитель вечного огня в многоликой советской литературе. Сколько поэтов и писателей вошло в литературу с его напутственными словами, ободренные и вдохновленные его советом. Я счастлив тем, что не раз грелся у огня, слушал его и заражался неиссякаемым оптимизмом, жизнелюбием поэта, прикасался к его светлой мудрости.

ХРАНИТЕЛЬ ОГНЯ
Н. Тихонову

Прославленный всадник из горского рода,
Увенчанный званьем — хранитель огня.
Поддерживал пламя вблизи небосвода
Средь полночи черней и белого дня.

Костер полыхал и с грозой в поединке
Одерживал верх и осиливал тьму.
И конных и пеших по кручам тропинки
Из дальних сторон приводили к нему,

И каждый подкладывал в пламя при этом
Сухие поленья, колени склоняя,
Седой, озаренный пророческим светом.
Советом дарил всех хранитель огня.
К земле обращенная ликом латунным.
Луна ль проплывает над гребнями гор
Иль тучи клубятся,
мне а мире подлунном
Высокой поэзии видан костер.
Наездники, в седла мы прыгаем ныне,
И а небо любой из нас гонит коня,
Где в звездном соседстве на белой вершине
Живет седоглавый хранитель огня.

(Перевод с кабардинского Я. Козловского)